Хемлок Гроув [любительский перевод] - Брайан МакГриви

Дверь открылась, и Годфри молниеносно выпрямился. В проеме стояла сестра Котар.

– Почему окно открыто? – спросил Годфри, отвлекая от неуместности собственных действий.

– Простите, доктор, я не знаю. Но звонит ваша дочь. Она сказала, это срочно.

Мудрость Там, Где Голова Встречает Сердце

Часовня стояла в стороне от полосы деревьев, под серым небом, достаточно близко к тени, чтобы казаться запоздалым наброском, выполненным одной и той же кистью. Святилище наполнил сумрачный свет, между скамей блеснула паутина, а снаружи залетели маленькие дьявольские пылинки, и тогда доктор Годфри захлопнул тяжелые дубовые двери. Он оценил ситуацию и вскоре взял с собой в больницу Романа – принести необходимые вещи; Питеру все еще нужна была одежда, а Годфри хотел получить информацию, которую легче узнать, разделив подозреваемых. Годфри положил руку на плечо племяннику.

– Рад видеть тебя здоровым, приятель. Так что за чертовщина тут происходит?

– Иногда… – начал Роман и остановился, заколебавшись.

– Иногда что? – подтолкнул его к ответу Годфри.

– Иногда волк сходит с ума и не ест то, что убил.

Первым импульсом Годфри было счесть это за уклонение от ответа, но что-то древнее и более глубокое продиктовало ему обратное.

– Говоря о волке, что ты подразумеваешь?

– Я имею в виду – оборотень.

Годфри задумался. В любой другой день своей взрослой жизни, он бы абстрагировался и занял свой ум анализом этих слов, что, вполне ясно, не были ложью. В синеве сумрака он решил: глядя в свой кофе, в котором плавали завитки сливок, и зная точно, что он стал свидетелем переселения душ, зная, что это случится вновь, но не с ней, и был так за это благодарен, – он решил выйти из мира теней в пользу Рационального Объяснения происходящему; но теперь, при дневном свете, ему пришлось отказаться от разума в пользу непрактичных и нелогичных фактов. Этому не было объяснения. Итак, если освободиться от непримиримых противоречий, куда он подевался? В Хемлок Гроув обитает оборотень. Это очевидно. И более поразительным, чем простая доверчивость, было понимание, что в темных и потаенных уголках его разума, он уже это знал.

Он указал на скамью и сел.

– Это Питер? – спросил он, съежившись внутри в ожидании ответа.

– Это не Питер.

– Питер не оборотень?

– Он оборотень. Но это не он.

Годфри не был уверен, что чувствует на этот счет.

– Я был с ним прошлой ночью, – сказал Роман.

Годфри кивнул: – И вы пытались найти этого… плохого оборотня?

– Он не плохой, на самом деле, просто больной, – ответил Роман.

– Но вы не нашли его?

– Я был в коме.

Годфри сглотнул. Ах, да.

– Полагаю, – продолжил Годфри, – вы подвели итог всему, что узнали, и что нам сможет пригодиться.

Роман подумал об этом. Пожал плечами. Гофдри ждал, что он что-то скажет, но понял: пожатие плечами и было ответом.

Он положил руку на колено Романа и вздохнул. – Я думаю, – сказал он, кивнув по направлению к церкви, – они вполне способны развлечь друг друга, пока мы сходим до моего офиса и что-нибудь выпьем.

Они встали и на ходу продолжили:

– Итак, у нас есть еще месяц для поиска плохого волка, – сказал Годфри.

– Варгульфа.

– Gesundheit[9], – произнес Годфри. – А в это время будем защищать «нашего» от факелов и вил?

Роман кивнул. Более или менее.

Годфри отломил с березовой ветки край засохшего листа. И сравнил жизнь день за днем с головой в пасти льва с пресыщенностью и неприступностью – что сказать? Мудрость там, где голова соединяется с сердцем, и то, что он сейчас чувствовал, было, буквально, разницей между жизнью и смертью. Он ощущал нечто, что не чувствовал с тех пор, как прекратил попытки закончить отношения с Оливией. Он ощущал желание выпить, чтобы наконец-то очнуться от этого кошмара.

– Где твоя мать? – спросил он.

Роман смотрел на дорожку под ногами.

– Она с Шелли.

Почти стемнело, и они были абсолютно одни. Доктор Годфри вернется после заката, принесет еду и заберет ее домой. Они лежали на куче одеял, расстеленных на алтаре: Питер с щетиной, одетый в свитер Годфри, и Лита в его объятиях. Стекла витража над их головами тревожил моросящий дождь.

– Они были в постели, – сказала Лита. – Шериф уехал на вызов. Он оставил снаружи патруль, но они ничего не видели. Что бы это ни было, оно пробралось незамеченным и… сделало это. Это не дикое животное. Какой человек способен на такое?

Кот прыгнул на подоконник и уселся на нем; его потрепанный хвост раскачивался маятником, отсчитывая время. Питер запустил руку под ее футболку и медленным круговым движением провел по животу. Она же игралась с кольцом змеи, охватывающим ее палец.

– Как думаешь, у пластика есть сознание, как у камня или дерева? – спросила она. – Думаешь, он помнит, где он был?

Она взяла его руку и нежно потянула, обняв ею себя, какое-то время они лежали так и слушали дождь. Она думала о жизни, растущей в ней, и о тени всех этих смертей. И если все определяется в контрасте, тогда что такое жизнь, как не тень смерти. Таинство смерти не может быть плохим, потому что без нее не будет и жизни. Жизнь вредна, но она просто случается, как неотъемлемая часть добра. И не остается ничего, кроме как родиться и надеяться, постоянно надеяться и чувствовать, и не терять время на проигрыш – реванша не будет.

Она положила его руку себе на грудь.

– В… церкви? – изумился он.

Позже они упали без движений, раскрасневшиеся и задыхающиеся. Она лежала на нем, не двигаясь, в обыденной женской практике мужчины игнорируют последующее тепло человеческого тела в подобных обстоятельствах, но этим днем он понял, что больше никогда снова не согреется, потому спокойно принимал тепло. Неожиданно, черная тень промелькнула перед глазами Питера; кот спрыгнул с окна. Он выглянул наружу как раз вовремя, чтобы заметить движение по другую сторону стекла, мелькнувший силуэт исчез раньше, чем он смог что-либо предпринять, кроме как испытать мимолетный ужас от увиденных белых волос.

Шелли все еще дрожала, когда Роман вернулся домой, так что он тут же заключил ее в объятия и сказал, что приготовит ужин. Упаковка со стейками все еще лежала на кухне, розовые потеки подсыхали на белоснежном кухонном покрытии, а на кусках мяса на полу виднелись отпечатки подошв. Он прибрался и уже заканчивал промывать швабру горячей водой, когда Оливия сказала:

– Что случилось с входной дверью?